Они зло и напряженно смотрели друг другу в глаза. Какую-то долю секунды Мариусу казалось, что мачеха сейчас ударит его, он отшатнулся и схватил Кэтлин за поднятую руку. Кэтлин потеряла равновесие, и Мариус почувствовал, как ее мягкое тело прижалось к нему, а глаза оказались у самых его глаз, и на мгновение он забыл об отце. Он стоял, сжимая ее запястье. Потом опустил взгляд, оттолкнул Кэтлин прочь и, ощущая, как краска стыда заливает лицо, кинулся к двери.
На галерее зазвучали шаги.
— Кто это?— резко спросил Мариус, уже схватившись за дверную ручку.
Кэтлин спокойно посмотрела на него. Ее безмятежность после всего, что он ей наговорил, была невыносима. Даже голос Кэтлин звучал совершенно ровно:
— Наверно, капитан Ярдли. Мы ждем его к обеду.
— Где он живет, этот капитан, у себя или у нас?
— Ему нравится твой отец,— Кэтлин двинулась к двери.— Отец сегодня возвращается из Оттавы. После обеда они с капитаном будут играть в шахматы. Они часто играют.
Мариус открыл дверь и ринулся к лестнице. По дороге он налетел на Жюльенну — она шла из кухни, чтобы открыть входную дверь. Жюльенна уставилась на него, удивленная тем, что он дома. Мариус схватил ее за руку:
— Никому не говори, что я был здесь. Слышишь? Я уезжаю.
Жюльенна смотрела ему вслед, пока он взбегал по лестнице. Потом покачала головой и поджала губы. Мариус и хозяин вечно ссорятся. Ну, это не ее дело. Она пошла к дверям, за которыми на фоне снега чернел силуэт подтянутой фигуры капитана.
Наверху, у себя в комнате, Мариус остановился в темноте. Он весь дрожал. Влекущий образ Кэтлин все еще стоял у него перед глазами, и его мутило от стыда. Он чиркнул спичку и прошел через комнату, прикрывая пламя ладонями. В дальнем углу он зажег свечу. Потом чиркнул другую спичку, зажег пять свечей, и желтое пламя озарило самодельный алтарь, который он соорудил три года назад, когда учился в семинарии, собираясь стать священником. Над алтарем висело маленькое распятие.
Мариус постоял, глядя на него, потом медленно отвернулся, глаза его были полны слез. Он перевел взгляд на портрет, висевший сбоку на стене. С портрета смотрело узкое женское лицо, черные волосы гладко зачесаны со лба и разделены аккуратным прямым пробором, глаза опущены, словно снимавшаяся стеснялась фотоаппарата. Эта женщина с девичьим, почти монашеским лицом была его матерью.
Жалость к самому себе, сознание одиночества охватили Мариуса, он залился слезами, упал на колени перед алтарем и стиснул руки. Перед глазами плыли огоньки свечей. Голова наливалась болью от мысли о том, как он несчастен. Ненависть к отцу сменилась жаждой услышать от него хоть одно доброе слово, но утолить эту жажду было невозможно. Ведь из-за гордыни и упрямства Мариус всячески избегал делать то, что могло порадовать отца. Мерзкие мысли, которые пробуждались у него при виде мачехи, жгли его адским огнем, по крайней мере он считал, что в аду огонь жжет именно так, только адские пытки терзают еще и тело.
Мариус долго стоял, склонившись, и шептал молитвы, пока постепенно не пришел в себя. Все еще на коленях, уже окончив молиться, он пытался успокоиться и подумать. Вот и до него добралась война. Мысли об армии будили в нем страх и злобу на англичан, которые втягивают его в горнило войны. Но страх и злоба скоро погасили мучивший его стыд.
В сгущающихся сумерках душной комнаты плечи Мариуса, освещенные пламенем свечей, казались темным силуэтом. Он поднялся и посмотрел на часы. Поезд из города пришел в Сент-Жюстин час тому назад, и отец будет дома с минуты на минуту. А ему придется возвращаться в город ни с чем, хоть он и проделал весь этот путь, только чтобы раздобыть денег. И надо спешить, иначе не успеешь на обратный поезд.
Спускаясь на цыпочках по лестнице, одеваясь в холле и укутывая шею шарфом, Мариус прислушивался к голосам, раздававшимся из-за полуоткрытой двери в библиотеку. Было слышно, как звякнула бутылка о край бокала и прозвучал тихий смех Кэтлин, потом голос Ярдли громко проговорил:
— Дома у нас больше всего любили демарару, и когда я был куда моложе, чем теперь, я ужасно переживал, что не могу пить ее, как все, неразбавленную. Только чтобы наливаться чистой демарарой, надр иметь воловий желудок.
Мариус не слышал, что ответила Кэтлин, но голос Ярдли прозвучал ясно:
— Барбадос — это ром для джентльменов. Потом они помолчали, и Ярдли спросил:
— Мистер Таллар опять задерживается? Наверно, Кэтлин подошла ближе к двери, так как
Мариусу стало слышно, что она говорит.
— Я о нем никогда не беспокоюсь. Скоро вернется.
Мариус, покачиваясь на носках, стоял в темном холле и внимательно вслушивался. Он рисковал опоздать на поезд, но никак не мог уйти. Его завораживали уютные голоса и свет, лившийся из комнаты.
— А вот Атанас теперь часто беспокоится,— продолжала Кэтлин,— слишком часто. Знаете, он стал совсем другой. Совсем не такой, как в ту пору, когда мы встретились. Тогда он был веселый.
— Это, Кэтлин, война виновата, из-за нее у всех беспокойств хватает.
Так, значит, он зовет ее по имени, подумал Мариус. А почему бы и нет? Кэтлин из тех, кого мужчины сразу начинают звать по имени.
— Ну что, вы все по городу скучаете?— спросил Ярдли.
— Скучаю, только что проку?
— Сен-Марк совсем неплохое место, бывают куда хуже.
— Где?
Мариус переступал с ноги на ногу. Снова раздался голос Кэтлин:
— Одного не могу понять, вы-то могли ехать, куда хотите, отчего вы сюда забрались?
—- И не жалею,— ответил Ярдли,— хотя правду сказать, никогда не думал, что на седьмом десятке буду так гнуть спину. Хорошо еще, здоровье у меня крепкое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162