В мусорной корзине под столом было полно бумаги. Несколько минут Поль, оцепенев, слушал радио. Наконец диктор замолчал. В доме не раздавалось ни звука, и даже сквозь открытое окно не слышно было уличного шума. Поль придвинул к себе рукопись, аккуратно подровнял листы и медленно убрал их в ящик стола. Потом спрятал пишущую машинку в футляр, запер ее и опустил ключ в карман. Вокруг стояла тишина.
52
Через тридцать два часа Поль был на пляже Кенне-бэнкпорта у Хетер. Они сидели рядом на песке и смотрели, как сверкает под солнцем море. Длинные волны медленно набегали на берег, разбивались об него, откатывались назад и снова набегали, каждая со свистом сворачивалась петлей и оставляла след на песке.
— А теперь расскажи про свою книгу, Поль. Поль покачал головой, продолжая смотреть в море.
— Да нечего рассказывать. Написал почти половину. Может быть, удастся закончить, несмотря ни на что,— он пожал плечами.— А может быть, и нет, не знаю.
Волны с нескончаемой монотонностью продолжали омывать берег.
— Мама решила послушать сегодня Чемберле-на,— сказала Хетер, помолчав.— Сейчас никто не отходит от приемников, все боятся что-ниёудь пропустить. Говорят, сам король будет выступать.
По-прежнему глядя вдаль, Поль медленно поднялся на ноги, подал Хетер руку и помог ей встать.
— Что же все-таки с твоей матерью?
Пока Поль смотрел на море, Хетер изучала его лицо. Поль казался усталым, расстроенным и выглядел старше, чем несколько месяцев назад. Он стоял, опустив руки, и щурился на солнце.
— Доктор ничего определенного не говорит,— голос Хетер звучал вяло. Ей казалось, она потеряла способность воспринимать что-либо, кожа на лице словно высохла и натянулась, перед ней простиралось море, за спиной — залитая солнцем земля, а над Европой взлетали первые бомбардировщики.— Не знаю, Поль, я чувствую себя такой беспомощной. Будто я меньше, чем на самом деле. И мне стыдно.
— Ничего,— ответил Поль. Он по-прежнему смотрел на море, а потом спокойно, деловито спросил:— Жалеешь, что вышла за меня?
Хетер взяла его руку, коснулась щекой рукава, прижалась к грубой ткани.
— Не говори так,— прошептала она, и, немного успокоившись, добавила:— Когда я увидела, что творится с мамой, я не могла ее бросить, Поль. Я все время твердила себе, что моя жизнь — это моя жизнь. Что я свободна. Я клялась, что не дам ей тебя обижать. Но...— Хетер осеклась и закончила просто:— Мне показалось, она умирает.
Некоторое время Поль молчал.
— А часто так бывало раньше?— спросил он наконец.
— Мама никогда не отличалась выносливостью. Бедняга, очень уж у нее была несчастная жизнь. Поль, почему ты не ругаешь меня за то, что я такая беспомощная дура?
— Ты и правда считаешь, что ее жизнь была несчастливой?
Хетер снова взяла Поля за руку. Он крепко сжал ее пальцы. Хетер сказала: — Мать всю жизнь старалась быть не самой собой, а кем-то другим.
— Как и многие.— Поль вдруг взглянул Хетер в глаза.— Я хочу поговорить с врачом. Не возражаешь?
— Конечно, нет. В это время он обычно играет в бридж. А сегодня, наверно, там, где и все,— сидит у приемника.
Поль направился к гостинице.
— Пошли,— сказал он.— Давай найдем его.
Войдя в холл, они сразу услышали радио, комментатор сообщал об эвакуации детей из Лондона. Хетер все еще держала Поля за руку/
— Вон тот старик. Сейчас приведу его.
Поль остановился у дверей и смотрел, как Хетер идет через гостиную. Ее яркое легкое льняное платье еще сильней подчеркивало мрачность царившего здесь настроения. Мужчины и женщины, сидя у приемника, с серьезными лицами слушали диктора и переговаривались шепотом, как в церкви. Несколько бывших тут американцев, казалось, чувствовали себя не в своей тарелке. Вероятно, они, как и канадцы, были удручены тем, что происходит в Лондоне, и Гитлера ненавидели так же сильно, но эта война пока еще не стала их войной. Хетер возвратилась с доктором. Он шел медленно, слегка приволакивая ногу и склонив голову. Левой рукой он держался за лацкан пиджака, и Поль заметил на его пальцах коричневые пятна — свидетельство старости, из них торчали жидкие пучки волос. Хетер познакомила их.
— Вы не возражаете, если мы поговорим на веранде?— предложил Поль.
Доктор с подозрением посмотрел на него и опустил глаза.
— Как угодно.
Они отошли в дальний конец веранды, где не было слышно радио. Сюда долетал соленый ветер с моря, приносивший с собой шум волн. Хетер немного отстала и смотрела на обоих со стороны. Поль напряжен, лицо бледное, усталое, а взгляд острый, внимательный, он слегка покачивается на носках, как бегун перед стартом. Рядом с ним доктор — серая кожа, подстриженные седые усы, серебряные волосы — чистенький, как птичка, а глаза погасшие, растерянные. Хетер подумала, сколько же войн он видел? Интересно, какого цвета были у него волосы, когда взлетел первый в мире аэроплан? Поль сказал:
— Я хочу, чтобы вы откровенно объяснили мне, что с миссис Метьюн.
Кадык у доктора дернулся.
— Видите ли, женщина она довольно слабая. Лежит уже две недели. Я захожу к ней каждый день,— он постарался улыбнуться.— Мисс Метьюн очень ей помогает.
Поль пристально смотрел на старого врача.
— Я слышал, она хочет встать, послушать радио. Вы считаете, ей можно спуститься?
Хетер вдруг показалось, что доктор настолько стар, что даже усталость чувствовать разучился. Она почуяла в нем какую-то враждебность, необъяснимую, еле уловимую, словно движение в тумане. Старые глаза вглядывались в напряженное лицо Поля, на старческом лице появилась настороженность, как будто он боялся чего-то и сам не знал чего.
— Мисс Метьюн,— откашлялся доктор,— я как раз хотел сказать вашей матери, что она может спуститься, как только пожелает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162