Когда они с Айронсом встретятся, а до сих пор они никаких переговоров не вели, Макквин постарается, чтобы у Айронса сложилось о нем нужное представление. Пусть решит, что на Макквина не стоит терять времени, что Макквин слишком мелкотравчат и никогда не станет серьезным противником. Макквин ухмыльнулся. Надо притвориться суетливым и нерешительным. Он уже видел, как Айронс разглядывает его своими въедливыми глазками и приходит к заключению, что Макквин звезд с неба не хватает и можно его в расчет не брать.
Макквин снова позволил себе улыбнуться чуть ли не дурашливо. В конце концов даже его наружность и та иногда бывает на руку. Он любил сравнивать себя с подушкой. Стоит на него нажать, и он сжимается, но как только его отпустят, он потихоньку принимает прежнюю форму.
Макквин все еще улыбался своим мыслям, когда в одиннадцать часов наконец приехала Дженит Меть-юн. Макквин и не ожидал, что она появится вовремя. В Монреале дамы вечно опаздывают. Он даже говорил с ней несколько раз по этому поводу, так как не выносил неточности. И сейчас, когда она вошла, на лице его мелькнула досада, и Дженит растерялась. А ее смущение, в свою очередь, смутило Макквина. Он был неуязвим только в мужском обществе, с женщинами же всегда чувствовал себя как робкий юнец на первой вечеринке. Он постарался прикрыть смущение грубоватой деловитостью.
— Проходите, Дженит,— сказал он.— Садитесь. Дженит Метьюн, словно не в деловом кабинете, а
в незнакомой гостиной, нерешительно оглянулась по сторонам и ступила на восточный ковер. Макквин выдвинул кресло, и она села.
— Мне так неловко вас беспокоить, Хантли. Но вы же знаете, я ничего не понимаю в делах. Вы же...
Он не спеша сел, удобно расположился в кресле и поднял руку, словно желал остановить ее извинения. Рука у Макквина была плотная, пухлая, с тщательным маникюром, у запястья — черная паутина волос. На мизинце красовалось кольцо с черной печаткой.
— Для того я здесь и сижу,— сказал он. Дженит положила сумочку на стол и прижала ее
рукой в перчатке. Со свойственным ей беспокойством, она наблюдала за тем, как Макквин надел пенсне и взял в руки ее бумаги. Благодаря удачному замужеству Дженит попала в высшие круги Монреаля и с особой чуткостью определяла, кто входит в эти круги, а кто нет. Макквин пока не входит, но недалек тот час, когда войдет, ему надо только проявить выдержку и не сделать ложного шага. Свекор Дженит, генерал Метьюн, уже заметил однажды, что этот человек ему по душе; видно, он не догадывается об истинных причинах интереса, который проявляет к нему Макквин.
Дженит разглядывала комнату, перескакивая глазами с предмета на предмет, глаза ее можно было назвать красивыми, они казались очень большими на маленьком лице с правильными чертами. Дженит была крайне нервозной, отчего и отличалась непомерной худобой. Ей едва исполнилось тридцать. Ничто в ее фигуре не выдавало мать двоих детей. Только стройностью напоминала она своего отца, капитана Ярдли. В этот день на ней был черный костюм из тонкого сукна, черная соломенная шляпа, белая креп-жоржетовая блузка, которая выглядывала из-под жакета, расстегнутого спереди. Именно спереди, а отнюдь не на груди, ибо о груди Дженит говорить было трудно. Она, правда, не подозревала, как эта субтильность поднимает ее в глазах Макквина, по мнению которого пышногрудые женщины никак не могут считаться настоящими леди.
Сидеть с глазу на глаз и молчать было для Дженит невыносимо.
— Я страшно благодарна вам за ваши хлопоты, Хан-тли,— проговорила она.— Правда, правда. Я только вчера сказала генералу Метьюну...
Макквин снова поднял руку, призывая ее к молчанию. Не отрывая глаз от лежащих перед ним бумаг, он пробормотал: — Слово всегда надо держать. Когда Харви отправился за океан, я пообещал, что буду смотреть за его делами,— сказав это, он плотно сомкнул губы.
Желая хоть как-то скрыть мучившую ее неловкость, Дженит протянула руку в перчатке и взяла со стола лежавшую на нем «Газетт». Бросив быстрый взгляд на Макквина, она начала читать. Глаза ее скользили со столбца на столбец, В конце концов она заинтересовалась статьей, где разбиралась речь какого-то политического деятеля, фамилию которого Дженит не могла выговорить, направленная против всеобщей воинской повинности.
— Какой кошмар с этими франко-канадцами, правда, Хантли?
— Что?
Дженит через стол протянула ему газету, придерживая ее за угол.
— Хорошо, что хоть Харви не приходится читать такую низость. Я просто убита.
— Одну минуточку, Дженит. Я сейчас закончу.
— Простите ради бога!— Она затихла и снова подвинула газету к себе. Прочтя несколько строк, она взглянула на Макквина, опасаясь, не сердится ли он на нее, но похоже было, что он совершенно забыл об ее присутствии. Прошло еще несколько минут, и Макквин сложил бумаги, аккуратно подровнял их, отодвинул на край стола и снял пенсне.
— Я думаю, часть горно-рудных акций лучше перевести в военные облигации. Они вполне надежны, но сейчас такое время...
— Делайте, как вы считаете нужным, Хантли. Я же сказала, что ничего в этом не понимаю.
Макквин призвал на помощь все свое терпение.
— Нет, Дженит, вы должны напрячься и вникнуть, Харви хотелось бы, чтобы вы знали, что делаете.
Стараясь говорить как можно понятнее, он объяснил ей, что происходит с деньгами, когда их переводят из одних ценных бумаг в другие, и как такой перевод отразится на ее доходах.
— В конечном итоге, это вопрос спорный. Ваши доходы слегка уменьшатся, но очень незначительно. Совершенно незначительно. С другой стороны, после войны горно-рудные акции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162