Такой маленький и вдали от дома.
— Я не хочу, чтобы его баловали и портили. К тому же ты и сама прекрасно понимаешь: так, как сейчас, он болтаться не может. А здешняя школа, Господи помилуй... не хочешь же ты, чтобы он учился здесь?
— Зато здесь уж он не испортится. Когда тебя держат во льду, испортиться невозможно.
Атанас пристально посмотрел на жену. В глазах ее стояли слезы,
— Увези меня отсюда, Атанас! Он погладил ее по колену,
— Тебе тут так плохо?
— Я здесь как мертвая. Если бы я даже говорила по-французски, все равно, я для всех ирландка, а в Сен-ААарке это значит иностранка. И вообще меня всегда будут избегать, потому что я твоя'жена. Здесь никто не может простить мне, что ты взял меня в жены после того, как...— Она запнулась, соскользнула со стола и снова прошла к окну той ленивой ритмичной походкой, которая казалась намеренно зазывной, а на самом деле говорила лишь о ее щедрой доброте и о редкостной чистоте ее натуры. Она опять прижалась лбом к стеклу и уставилась на быков, медленно тащивших по дороге повозку.
— Никто в Сен-Марке не смеет вмешиваться в наши дела, ты это знаешь,— сказал он.
— Ты, кажется, забыл про Мариуса.
— Ах вот оно что! Снова Мариус!
— Он все помнит.— Кэтлин с минуту помолчала, потом добавила: — Он был здесь две недели назад.
Атанас вскинул голову и вперил взгляд в спину жены:
— Долго же ты собиралась сказать мне об этом. Кэтлин отвернулась от окна и посмотрела на него,
голос ее по-прежнему звучал лениво.
— Он не хотел, чтобы тебе говорили. Не знаю почему. Мне он ничего не сказал. Жюльенна говорит, что после того, как он ушел, он заночевал у отца Бобьена.
— Что ему там понадобилось? — рявкнул выведенный из себя Атанас-— Неужели он воображает, что отец Бобьен спасет его от призыва?
— Ладно уж, скажу тебе все. Отец Бобьен тоже приходил на прошлой Е:еделе. Донимал меня вопросами.
— О чем?
— Да не могу даже припомнить. Но мне кажется, он знает про фабрику. Наверно, Мариус ему сказал, только откуда он-то узнал, не понимаю. Как ты думаешь?
— Господи!-—вскипел Атанас—Да здесь если собака пукнет, весь приход знает!
Чтобы дать выход гневу, он выдвигал и задвигал ящики стола, а Кэтлин, легко ступая, отошла к середине комнаты,
— Не волнуйся так,— сказала она,-— у тебя давление поднимется.
— Давление у меня в порядке. Если захочу, могу десять миль пройти. Слушай,— взмахом руки он как бы хотел снова привлечь ее внимание,— что отец Бобьен говорил про фабрику?
-— Про фабрику?— она рассмеялась.— Разве здесь кто-нибудь говорит прямо? Да еще мне? Одни намеки и больше ничего. Я даже не поручусь, что он имел в виду фабрику. Но я ему ничего не сказала.
— Ты уверена?
Она пожала плечами и отвернулась.
— А что я могла сказать? Разве я что-нибудь об этом знаю? Или о чем-нибудь еще? Ты же мне ничего не рассказываешь. Но все равно отец Бобьен нас не выносит. У меня даже мурашки бегут по спине, как представлю, до чего он нас терпеть не может.
— Не обращай внимания. Пусть только попробует что-нибудь устроить! Сам пожалеет, бог свидетель. Да кто он, собственно, такой?— Атанас рывком выпрямился, и усы его ощетинились.— Мой дед однажды отхлестал священника кнутом.
Кэтлин задумчиво смотрела на мужа.
— Такие речи не доведут тебя до добра. Про священника так говорить нельзя, накличешь несчастье.
Давно Атанас не испытывал столь сильного раздражения. Каждый раз, когда он пытался что-нибудь обсудить с Кэтлин, разговор бесцельно уклонялся в сторону и, описав полный круг, возвращался к тому, с чего они начали.
— Ты так говоришь, будто несчастье — живое существо,— сказал он.— Ты просто суеверна. Только в этом и состоит твоя религиозность.
Кэтлин ничего не ответила. Она увидела во дворе Поля, он играл со щенком из хлева. Сразу ожив, она с интересом подошла к окну. Атанас смотрел на ее профиль. В странном он оказался положении. Он видел, с какой гордостью наблюдает за сыном Кэтлин. При нем мать и сын редко разговаривали, но было ясно, что они без слов понимают друг друга. Все, что ни делал Поль, Кэтлин находила правильным. Она позволяла ему разбрасывать вещи и игрушки по всему дому и охотно сама убирала за ним. Разрешала затаскивать в комнаты кошек и собак из конюшни и только смеялась, если он набирался от них блох. Безусловно, она баловала сына. Поль был частью ее жизни, которую она принимала безоговорочно, как, впрочем, и все остальное, кроме необходимости оставаться в Сен-Марке.
— Знаешь,— сказала она, отводя глаза от окна,— может быть, ты и прав.
Атанас уже забыл, о чем они только что говорили. Прав? В чем? Маленькие часы на стене громко тикали, этот звук сливался с басовитым и отчетливым тиканьем дедовских часов в холле. Во дворе веселым лаем заливался щенок. Уголки рта Атанаса вдруг дрогнули, и он широко улыбнулся. Он и Кэтлин посмотрели друг на друга долгим взглядом. Нить, соединяющая их, была призрачной, но в эту секунду каждый почувствовал, как она прочна, хоть и неуловима.
Кэтлин опустила глаза на свою юбку, будто только сейчас заметила, какая она неопрятная. Она принялась медленно закладывать материю в ровные складки. Атанас наблюдал за ней, поглаживая длинными пальцами подбородок. Сможет ли он снова взволновать эту женщину, зажечь в ней огонь, который когда-то воспламенял его, снова увидеть, как она наслаждается полнотой жизни? Пожалуй, не сможет. Слишком много ошибок совершил он по отношению к ней. И самая большая глупость — это его неизлечимая страсть переделывать, переиначивать других. Переделывать других, когда даже с самим собой он ничего поделать не в силах!
Будто стараясь выиграть время, Атанас спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162