И она права. У нас их никогда не было. Перед войной она купила на аукционе голову лося и повесила в холле. Всю жизнь она надеется, что я угомонюсь. Она ни разу не поступила непорядочно и ни о ком не сказала дурногр слова. Даже обо мне. Ей тридцать пять лет, и она весьма недурна собой. У нее нет ни капли воображения и полностью отсутствует юмор, но все равно она прекрасная женщина, и я говорю это без всякой издевки.
Он резко поднялся и порывисто отодвинул столик.
— Пошли,— сказал он.— Вернемся в отель.
Кэтлин не двигалась, ей не хотелось спешить. Волшебство, только что завораживавшее их, вдруг рассеялось, а она надеялась ощутить его снова.
— Забыл вам сказать,— проговорил он будничным тоном, все еще опираясь на отодвинутый стол,— что до войны я был отнюдь не архитектором. Я только хотел им стать. Я пробовал быть фермером, страховым агентом, служил в компаниях Канадской Тихоокеанской железной дороги и Гудзонова залива, делал ставки на хлебной бирже. Понятия не имею, чем займусь, когда демобилизуюсь, но чем бы ни занялся, вряд ли буду доволен. Завтра возвращаюсь домой. Пошли, Китти, автобиография окончена.
Он взял со стола счет, взглянул на него, бросил на скатерть несколько бумажек, кивнул официанту и пошел за Кэтлин к дверям. Взяв в гардеробе фуражку, он свел Кэтлин с лестницы, нежно поддерживая под руку, и они еще постояли на пустой улице под деревьями, глядя на небо. Ночное, темно-фиолетовое, оно было усеяно звездами. Морей наклонился и поцеловал Кэтлин в ухо.
— Вы замечательная, Китти. Больше я не буду болтать. Теперь вы знаете обо мне все.
Кэтлин ничего не ответила, он все держал ее под руку, и, шагая в ногу, они дошли до угла. В такси никто из них не произнес ни слова. Войдя в вестибюль гостиницы, он вынул из кармана ключ от своего номера.
— Поднимайтесь первая,— сказал он.— Пойдем ко мне?
У Кэтлин сделались круглые глаза.
— Но я...
— Не надо ничего говорить.
Она повела глазами вокруг, словно желая обратиться в бегство от него, от себя, от бушевавшего в ней безудержного волнения.
— Давайте выпьем кофе и поговорим еще,;— предложила она.
— Ну что ж, посидим у меня в номере и поговорим,— он улыбнулся ей сверху вниз.— Все будет, как вы захотите, Китти.
— Я не... только не у вас в номере, я к вам не пойду.
Он спрятал ключ в карман и весело улыбнулся.
— Ладно. Я не забыл номер вашей комнаты. Я только куплю сигарет.
Кэтлин направилась к лифтам, а он — в другой конец вестибюля к газетному киоску. Запасшись пачкой сигарет, он выбрал из стопки на прилавке «Газетт» и начал ее просматривать. Союзников продолжают теснить. Английские войска отступают по тем самым местам, которые не вытравишь из памяти, проживи он хоть сто лет. Снова увидев знакомые названия, он даже почуял тамошний запах.
— Пошли они все к черту,— проговорил он.
Часом позже Кэтлин в свете ночника на столике разглядывала его голову: она казалась высеченной из камня. Его губы задвигались, сначала беззвучно, потом он тихо произнес своим низким голосом:
— Ты потрясающая! С тобой это всегда так?
— Ас тобой?
— Нет.
— И со мной тоже.
— В тебе звучит музыка. Я почувствовал это сразу, как только тебя увидел. Ты даже не представляешь, какая ты чудесная!
— Чудесней всех, кто был до меня?
— Чудесней всех вообще. А ведь это большое искусство, все равно что уметь хорошо танцевать.
— Ты хочешь сказать, что мы созданы друг для друга?
Он повернул голову, посмотрел на нее и приложил к ее губам палец.
— Не надо так говорить. Вообще не надо говорить. Никто ни для кого не создан.
— А по-моему, именно созданы.
— Такие, как ты и я... может, нам суждено встретиться всего на минуту, но ради этой минуты стоит жить. И дальше жить будет легче. Только и всего.
Его мощное тело рядом с ней напряглось, плечи заслонили свет лампы, потом он снова спокойно вытянулся. Кэтлин чувствовала, как по всему ее телу разливается умиротворение, в голове, словно облака над озером, легко скользили мысли, память уже старательно упрятывала в свои тайники эту встречу, властную силу этого человека, ощущение его железных пальцев на ее податливых плечах, вдоль позвонков на спине. Потом заскользили мысли-упреки, напоминающие, что она совершила грех, и, пожалуй, самый страшный из всех грехов. Но за этими мыслями, подобно облакам, наплыли другие. Кэтлин сознавала, что все случившееся неизбежно, и пусть в глазах других это грех, для нее сейчас это — благо, а если никто ничего не узнает, значит, она никому не причинила вреда.
Деннис, казалось, уснул, и ей приятно было просто лежать рядом с ним. И вдруг с невероятным удивлением, в полной растерянности Кэтлин поймала себя на том, что за весь вечер ни разу не вспомнила о Поле.
13
Поезд оставил за собой остров Монреаль и въехал на мост, в вагон ворвался оглушительный, тяжелый грохот. Сидячий вагон был заполнен лишь наполовину, он гремел и содрогался, в окна светило заходящее солнце, и в его красноватых лучах плясали пылинки. Кэтлин не отрывала глаз от заката. В кресле напротив, за развернутой «Ля пресс» сидел Атанас.
Тело Кэтлин было налито сонным покоем, и к чувству физической легкости примешивалось радостное сознание того, что, когда она встретилась с мужем, он ничего не заметил по ее виду. Атанас был увлечен мыслями о фабрике и ни о чем другом думать не мог. Приехав из Оттавы утром, он просидел весь день у Макквина. Ему удалось выкроить всего полчаса на осмотр дома, и, ни слова не говоря, он подписал договор.
Железный грохот вдруг оборвался, река осталась позади, поезд вырвался на равнину, за окнами замелькали фермы, сараи, заборы, от них тянулись к востоку тени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162