Тут необходимо отметить, что различение явлений и вещей в себе характерно
не только для тех ученых, которые работали в рамках ньютонианской
программы. В конечном счете это различение является общим следствием
механистического понимания природы, а последнее, как мы уже отмечали,
является общим для научных программ XVII в. Мысли, которые мы встречали у
Мопертюи и Кондильяка, с не меньшей убежденностью высказывает также Шарль
Бонне: "Мы вовсе не знаем реальной сущности вещей. Мы познаем только
следствия, а не сами действующие причины (les agents). То, что мы называем
сущностью предмета, есть только его номинальная сущность. Она является
результатом реальной сущности, выражением необходимых отношений, в которых
предмет являет себя нам. Мы не можем утверждать, что предмет реально таков,
каким он нам кажется. Но мы можем утверждать, что то, чем предмет нам
кажется, есть результат того, что он есть реально, и того, что мы суть по
отношению к нему".
Таково неизбежное следствие механистического подхода к природе. Но с
особенной остротой это следствие обнаруживается именно тогда, когда в
качестве обоснования методов научного познания выступают эмпиризм и
сенсуализм. Пока в XVII в. (и в начале XVIII в.) господствовал рационализм
и ведущее место занимала программа Декарта, еще не был широко распространен
тот тип рассуждений, какой мы встречаем у Эйлера, Бонне, Мопертюи,
Кондильяка и многих других, - как раз рационалистическая метафизика
предлагает средства познания причин наблюдаемых явлений. Устранение
метафизики, которое поставили своей целью просветители, начиная с Локка,
порождает агностические мотивы в размышлениях ученых и философов о
возможностях научного знания.
В числе ученых XVIII в., работавших в рамках научной программы Ньютона,
нельзя не назвать Пьера Симона Лапласа, выдающегося французского математика
и астронома (1749-1827), чье пятитомное произведение "Трактат о небесной
механике" (1799-1825) как бы подытожило развитие механики всего XVIII в.
Первые два тома этого труда вышли как раз в конце века - в 1799-1800 гг.
Именно в небесной механике Лаплас, как и другие ученые XVIII в. видит
вершину механики как науки вообще, в которой находит свое полное
подтверждение принцип механического понимания природы. Не случайно именно
воззрения Лапласа представляют собой наиболее последовательное выражение
механицизма XVII-XVIII вв. "Мы должны рассматривать современное состояние
Вселенной, - писал Лаплас, - как результат ее предшествовавшего состояния и
причину последующего. Разум, который для какого-то данного момента знал бы
все силы, действующие в природе, и относительное расположение ее составных
частей, если бы он, кроме того, был достаточно обширен, чтобы подвергнуть
эти данные анализу, обнял бы в единой формуле движения самых огромных тел
во Вселенной и самого легкого атома; для него не было бы ничего неясного, и
будущее, как и прошлое, было бы у него перед глазами... Кривая, описываемая
молекулой воздуха или пара, управляется столь же строго и определенно, как
и планетные орбиты: между ними лишь та разница, что налагается нашим
неведением".
Лаплас, как видим, полностью убежден в том, что физика должна быть сведена
к механике, а последняя решает все задачи путем дифференциального
исчисления. Достаточно проинтегрировать систему дифференциальных уравнений,
описывающих движение всех без исключения тел и частиц, составляющих
Вселенную, чтобы получить исчерпывающее знание того, что есть, что было и
что будет. Всякая случайность, согласно этой программе, есть лишь результат
нашего незнания. Не случайно именно Лапласу принадлежит заслуга разработки
аналитической теории вероятностей, положившей начало дальнейшей работе в
этом направлении.
Подобно другим ньютонианцам XVIII в., Лаплас оставляет без дальнейшего
рассмотрения вопрос о сущности всемирного тяготения. Здесь он близок к
французским материалистам, о чем достаточно убедительно свидетельствует его
ответ на реплику Наполеона (получившего в подарок экземпляр "Изложения
системы мира"): "Ньютон в своей книге говорил о Боге, в Вашей же книге я ни
разу не встретил имени Бога". - "Гражданин первый консул, в этой гипотезе я
не нуждался".

Глава 7


Готфрид Вильгельм Лейбниц

Философия Готфрида Вильгельма Лейбница (1646-1716) формировалась в полемике
с картезианцами, с одной стороны, и атомистами - с другой.
Подобно Декарту, Лейбниц получил философское образование в духе еще не
прервавшейся в то время школьной средневековой традиции. И так же, как
Декарт, он с юношеских лет погрузился в изучение современного ему
естествознания и математики. Однако в противоположность Декарту,
противопоставившему современную ему науку традиционной философии, и
особенно схоластическому аристотелизму, Лейбниц, напротив, пришел к
убеждению, что эти две сферы знания не так уж непримиримо противостоят друг
другу, как это казалось Галилею, атомистам и Декарту. Примирение новой
философии и науки с Аристотелем, а также с важными положениями платонизма и
неоплатонизма - вот одна из задач, которые ставил перед собой Лейбниц.
В отличие от Галилея, Декарта, Гассенди, Гоббса и других непримиримых
критиков схоластики лейбницево отношение к ней было более умеренным, хотя и
он критиковал "словесный" характер средневекового мышления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185