Теперь, напротив, Кант убежден, что не только пространство, но и материя
есть всего лишь явление, а не вещь в себе. Естествознание вообще, а не
только одна математика, не идет, по Канту, дальше явлений. Свое прежнее
различение вещей в себе и явлений Кант разделял с большинством
естествоиспытателей XVIII в.: это различение, если употребить выражение
самого Канта, было эмпирическим, а не трансцендентальным.
А что это значит: материя тоже есть только явление? Что нового вносит такое
понимание материи в истолкование природы и в обоснование науки о природе, в
интерпретацию отношения к физике и в разрешение проблемы континуума? Если
мы принимаем материю за субстанцию в прежнем, докритическом смысле этого
слова, то допущение бесконечной делимости материи означает, что материя
состоит из актуально бесконечного множества частей. В противном случае
бесконечное деление материи не имело бы основания в ее собственной природе
и потому было бы произвольным. Такое актуально бесконечное множество единиц
- правда, не частей материи, а нематериальных монад, которые, однако же,
входят в состав сложных тел и составляют метафизические основания
физических точек, - допускал Лейбниц, чтобы найти в самой природе вещей
основание для бесконечной делимости, на которой стоит геометрия. Но если
считать, что материя есть только явление, то нет надобности искать в самом
основании материи предпосылок ее бесконечной делимости. "...О явлениях,
деление которых можно продолжить до бесконечности, можно лишь сказать, что
частей явления столько, сколько их будет дано нами, пока мы будем в
состоянии продолжать деление. Ведь части, как относящиеся к существованию
явлений, существуют лишь в мыслях, т.е. в самом делении". Иначе говоря,
если материя не есть вещь в себе, то нет надобности допускать актуальной
бесконечности (частей) для обоснования потенциальной бесконечности
(процесса деления), и парадокс актуальной бесконечности снимается. Мы можем
продолжать деление до бесконечности, но это не значит, что делимое и само
по себе, безотносительно к нашей процедуре содержит в себе актуально
бесконечное множество частей.
Феноменалистское истолкование материи (а не только пространства, как
раньше) как всего лишь явления возвращает Канта от Лейбница к Декарту и
даже дальше - к предпосылкам философии Аристотеля, на которую в данном
пункте опирался и Декарт. Это истолкование приводит Канта к выводу, что в
материи нет ничего неделимого, ничего субстанциального, что в материи мы
имеем дело с потенцией в старом, еще античном смысле слова, согласно
которому потенция не есть акт, не есть энтелехия.
Отличие Канта от Аристотеля, однако, состоит в том, что формой, которая
"лепит" из материи вещи и процессы чувственного мира, является теперь
трансцендентальный субъект: на место объективного процесса ограничения
беспредельного (материи) с помощью форм у Канта встает деятельность
трансцендентального субъекта. Все теперь отнесено к субъекту, к Я
трансцендентальной апперцепции, этому новому творцу эмпирического сущего.
Кант, таким образом, завершает ту линию развития, которая наметилась в
эпоху Ренессанса и продолжалась в философии XVII-XVIII вв. и которая
базировалась на принципе субъективной достоверности. При таком истолковании
материи математика приобретает статус самой достоверной среди наук. Здесь
опять-таки Кант возвращается к Декарту и расходится с Лейбницем, ставившим
метафизику выше математики, поскольку метафизика познает с помощью только
понятий разума, а математика прибегает к воображению.
Истолкование материи как явления представляет собой доведение до
логического конца одной из тенденций лейбницевой философии - его
феноменализма, за счет отбрасывания и критики реалистической тенденции
Лейбница. Феноменализм Лейбница не был последовательным потому, что Лейбниц
не смог свести чувственный мир к явлению в восприятии одной монады -
человеческого сознания. Монадический принцип пронизывал у Лейбница всю
природу сверху донизу, а потому требовал также и реалистического
рассмотрения первичных субстанций. Отвергая реалистическую линию в
монадологии, Кант в то же время рассматривает свою философию как прямое
продолжение и развитие лейбницева феноменализма. Об этом красноречиво
свидетельствует следующий отрывок из "Метафизических начал естествознания":
"Великий муж, который, быть может, более чем кто-либо способствует
поддержанию престижа математики в Германии, неоднократно отклонял
метафизические притязания опрокинуть положения геометрии о бесконечной
делимости пространства, с полным основанием напоминая, что пространство
принадлежит лишь к явлению внешних вещей; однако его не поняли. Его
утверждение истолковали так, будто он хотел сказать: само пространство нам
является, но вообще-то оно есть вещь, или соотношение между вещами самими
по себе; математики же рассматривают пространство лишь в том виде, в каком
оно является. Между тем сказанное следовало бы понять так, что пространство
вовсе не свойство, присущее само по себе какой-либо вещи вне наших чувств,
а есть лишь субъективная форма нашей чувственности, в которой нам являются
предметы внешних чувств; каковы же эти предметы сами по себе, мы не знаем,
и явление (их) мы называем материей. При указанном ошибочном толковании
мыслили пространство все еще как свойство, которое присуще вещам и помимо
нашей способности представления, но которое математик мыслит лишь в
соответствии с ходячими понятиями, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185