Сагредо, как видно из дальнейшего, излагает здесь собственные соображения
Галилея, с помощью которых он вполне в духе физики импето первоначально
надеялся дать причинное объяснение метательного движения. Однако сам же
Галилей показывает далее, почему он вынужден был оставить этот способ
объяснения. Аристотелик Симпличио возражает Сагредо, указывая на то, что
таким путем можно объяснить лишь насильственное движение вверх, но
невозможно объяснить ускорение тела, которое не подбрасывается вверх, а
падает с определенной высоты, выходя при этом из состояния покоя. И хотя
Сагредо отвергает аргументы Симпличио, тем не менее сам Галилей -
Сальвиати, стремясь преодолеть принципиальное для физики импето различение
естественного и насильственного движений, следующим образом разрешает спор
своих собеседников: "Мне думается, что сейчас неподходящее время для
занятий вопросом о причинах ускорения в естественном движении, по поводу
которого различными философами было высказано столько различных мнений;
одни приписывали его приближению к центру, другие - постепенному частичному
уменьшению сопротивляющейся среды, третьи - некоторому воздействию
окружающей среды, которая смыкается позади падающего тела и оказывает на
него давление, как бы постоянно его подталкивая; все эти предположения и
еще многие другие следовало бы рассмотреть, что, однако, принесло бы мало
пользы. Сейчас для нашего Автора будет достаточно, если мы рассмотрим, как
он исследует и излагает свойства ускоренного движения (какова бы ни была
причина ускорения), приняв, что моменты скорости, начиная с перехода к
движению от состояния покоя, идут, возрастая в том же простейшем отношении,
как и время... Если окажется, что свойства, которые будут доказаны ниже,
справедливы и для движения естественно и ускоренно падающих тел, то мы
сможем сказать, что данное нами определение охватывает и указанное движение
тяжелых тел и что наше положение о нарастании ускорения в соответствии с
нарастанием времени, т.е. продолжительностью движения, вполне справедливо".
Высказанный здесь тезис о том, что не обязательно искать причину ускорения
падающих тел, что важнее найти закон, описывающий ускорение, и есть аналог
тому, что мы наблюдали в живописи. В результате многолетних поисков Галилей
приходит к выводу, что для механики существеннее установить закон,
описывающий процесс падения тел, т.е. описывающий, как ведет себя явление,
нежели устанавливать умопостигаемую его сущность, как это стремилась делать
физика импетуса, да и вообще физика в рамках перипатетической программы.
Подобно тому, как художник XVI в. изображает чувственно данные явления,
стремясь с помощью правил перспективы найти способ их упорядочения на
холсте, он больше не стремится видеть в явлении лишь внешнюю оболочку,
отсылающую к другой, умопостигаемой реальности. Художник находит средство
упорядочения чувственно данного с помощью пространства и его геометрических
законов, точнее говоря, с помощью правил измерения пространственных
соотношений предметов в зависимости от расположения их по отношению к глазу
художника (и соответственно зрителя). Ученый же, в данном случае Галилей,
находит способ упорядочивающего описания природного процесса с помощью
времени: не случайно он говорит о "сродстве понятий времени и движения". И
вот им найден закон, т.е. способ упорядочения явления без обращения к
умопостигаемой причине, - закон свободного падения тел: "Равномерно или
единообразно ускоренным движением называется такое, при котором после
выхода из состояния покоя в равные промежутки времени прибавляются равные
промежутки скорости".
Тут, однако, может возникнуть законный вопрос: не является ли галилеево
стремление к установлению закона движения вместо обнаружения его
умопостигаемой причины продолжением математической традиции античной и
средневековой науки, которая не претендовала на раскрытие сущности
движения? Такая мысль кажется тем более соблазнительной, что эта традиция
близка к платонизму, чем и подтверждается тезис о платонизме Галилея. Так,
астрономия со времен Евдокса - от Птолемея и до Коперника -
руководствовалась так называемым принципом "спасения явлений": она
рассматривала свои теории как удобные математические фикции, из которых
следует предпочесть те, что наиболее хорошо согласуются с наблюдаемыми
фактами ("спасают явления"). Этот принцип базировался на характерном для
античной (и близкой к ней средневековой) науки различении математического и
физического подходов: математик может сконструировать модель, с помощью
которой можно описать движение небесных тел, но его конструкция не
претендует на раскрытие реальных причин этого движения; такое объяснение,
как полагали древние и средневековые астрономы, может дать лишь физика, а
не математика. Разделение физики как науки, объясняющей причины, и
математики как науки, конструирующей гипотезы для "спасения явлений",
базировалось еще на одной предпосылке, а именно на убеждении, что
астрономия, в которой как раз и применяются математические фикции, всегда
имеет дело с приборами, а потому ее выводы лишь приблизительны.
Однако эти аргументы Галилей как раз и оспаривает. Что касается
приблизительности небесной механики и механики вообще, то этот вопрос для
Галилея центральный: в своих сочинениях он неоднократно подчеркивает
абсолютную точность своих экспериментов. А вместе с тем он отвергает и
другой аргумент, связанный с разведением физики и математики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185