Пространство для Лейбница - это абстракция ("идеальная вещь"),
отвлечение от чего-то протяженного; последнее же есть не абстракция, а
истинный феномен. От пространства материя отличается непроницаемостью, или
антитипией. В этом пункте Лейбниц близок к физическому атомизму XVII в.
Отличие Лейбница от атомистов состоит, однако, в том, что он не признает
абсолютно твердых физических атомов в качестве последних кирпичиков
мироздания, а считает непроницаемость формой проявления (отсюда и название
- "феномен") субстанций, которые сами по себе нематериальны.
В результате Лейбниц, в отличие от Декарта, Ньютона и Гюйгенса, не считает
математическое естествознание единственной и последней инстанцией в деле
познания природы. Как и Аристотель, он ставит выше физики метафизику,
которая только и способна дать адекватное познание сущности природного
бытия, так же как и бытия духовного. Не физика, а метафизика раскрывает
природу субстанций. Физика, по Лейбницу, изучает природу на менее высоком
уровне, чем метафизика, хотя и нельзя, может быть, сказать, что она берет
природу на уровне чисто феноменальном, поскольку физика имеет дело не
только с фигурой, протяжением и движением, но привлекает также и понятие
силы, не раскрывая, впрочем, природы последней. Тут проходит водораздел
между Лейбницем и Декартом, ибо, согласно последнему, в природе нет ничего,
кроме того, что изучает в ней механика. Сказать, что природное бытие не
сводится только к механизму, - это и значит сказать, что механика не может
дать исчерпывающего познания природы. Таков второй аспект лейбницева
положения о том, что материя есть только феномен.
Характеристика материи как "истинного", или "хорошо обоснованного",
феномена представляет собой результат стремления Лейбница примирить
современное ему математическое естествознание с традициями античной
философии и науки, исходившей - как в лице математиков, так и в лице
физиков-аристотеликов - из понятий "единого" и "формы".
Но это примирение не вполне удается Лейбницу, о чем свидетельствует в
первую очередь противоречивость в объяснении того, что такое материя, тело
- реальность или феномен? Две трактовки этого вопроса - идеалистическая,
или феноменалистская, с одной стороны, и реалистическая - с другой,
отчетливо прослеживаются в сочинениях Лейбница. На это противоречие у
Лейбница указывал Г. Гаймсет. Феноменалистское понимание природы материи,
согласно Гаймсету, проистекает в результате обсуждения сознания, а
реалистическое ее понимание связано с необходимостью решить проблемы физики
и биологии.
В первом случае Лейбниц рассуждает как идеалист, во втором - как реалист. И
действительно, если принять, что существуют только монады и их состояния,
то все, что мы называем эмпирическим чувственным миром, есть лишь простая
видимость. "Реальными, - пишет Гаймсет, - будут только соответствующие
души, параллельный мир, из которого ни одна реальная связь не ведет к
телесному бытию, чтобы придать последнему какую-то, хотя бы лишь
производную, реальность в метафизическом смысле. То, что монады
репрезентируют в себе, есть только видимость (Scheingebilde); но поскольку
все эти содержания относятся к тождественному миру видимости, монады
репрезентируют также друг друга".
В отличие от Гаймсета Кассирер толкует лейбницеву концепцию тела как
последовательно феноменалистскую. "Душа и тело, - пишет Кассирер, - не
нуждаются ни в каком объединении... так как понятие тела следует понимать
не иначе, как в имманентном отношении к некоторому мыслящему сознанию...
Теперь действительность, по-видимому, распадается на необозримое множество
обособленных групп и рядов представлений: на место единой Природы встала
бесконечность самостоятельных и различных миров сознания. Где мы найдем
гарантию того, что содержания, развертываемые из себя одним субъектом,
соответствуют содержаниям другого, что в обоих случаях представляется одна
и та же система феноменов? Идея предустановленной гармонии... является
ответом на этот вопрос".
Несомненно, у Лейбница предустановленная гармония гарантирует совпадение
всех обособленных рядов представлений, протекающих в монадах, если
допустить, что Лейбниц толкует тело только феноменалистски. Но если это не
так - чему подтверждением служат многочисленные неувязки в системе
Лейбница, а не просто неудачные выражения "в реалистическом духе", - тогда
можно вести речь о предустановленной гармонии души и тела. Точка зрения
Гаймсета, на наш взгляд, ближе к истине, чем точка зрения Кассирера.
Это противоречие Лейбница воспроизводится и при решении им проблемы
континуума. Не случайно Лейбниц отмечал трудность этой проблемы, не
случайно говорил о "лабиринте континуума": однозначного решения ее, как нам
кажется, Лейбниц так и не нашел. При рассмотрении вопроса о природе
непрерывного Лейбниц опять-таки выдвигает две гипотезы. Рассмотрим сначала
первую из них.
Реальное множество субстанций предстает как нечто единое и непрерывное
взгляду наблюдателя, который не в состоянии различить в этом множестве
отдельные единицы. То, что в реальности представляет собой множество
неделимых, в феноменальном плане выступает как непрерывное, подобно тому
как, согласно толкованию Лейбница, "малые восприятия", сливаясь вместе,
порождают одно цельное впечатление. Так, шум морского прибоя есть нечто
непрерывное для нашего восприятия, тогда как в действительности он
представляет собой бесконечно большое число бесконечно малых "шумов",
производимых каждой каплей воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185