..
Изучение философии представляет собой в настоящее время не что иное, как
трудное и хлопотливое ничегонеделание; оно приносит мало пользы: это
верчение белки в колесе, при котором люди постоянно бросаются головой вниз,
не двигаясь в то же время с места..." Характерно при этом, что Коменский,
так же как и Бэкон, считает приближение наук к практической деятельности не
только чисто утилитарной, но и нравственной задачей, будучи убежденным в
том, что таким образом сами ученые станут добродетельнее. А между тем до
сих пор они не только не превосходили в этом отношении необразованных
людей, но скорее уступали им. Здесь у Коменского протестантская критика
средневековой учености - это в сущности критика католической церкви, не
допускавшей полного разведения "небесного" и "земного", "церковного" и
"общественного". Демократический пафос Коменского направлен против
церковной иерархии вообще и средневекового типа образованности в частности.
"Люди образованные, - говорит он, - не только редко превосходят
необразованных в стремлении к добродетелям (которые являются основой
гражданского общения), но даже по большей части оказываются ниже их в
отношении пригодности к задачам жизни. Я говорю не только об одних
грамматических буквоедах: относительно большинства стремящихся ввысь
философов и богословов справедливо, что, хотя в своих отвлеченных
умозрениях они кажутся себе орлами, в делах жизненных и общественных они не
более, как кроты. Отсюда и вышла поговорка: "Хороший схоластик - плохой
политик". Между тем школа должна бы быть преддверием жизни".
Цитируемое нами сочинение Коменского - "Предвестник всеобщей мудрости" - не
случайно впервые увидело свет на родине Ф. Бэкона - в Англии: трудно найти
строки, более созвучные идеям автора "Великого восстановления наук". Не
только ориентация на опыт, повседневную жизнь, на чувственное восприятие и
"наглядное обучение", на Вулкана, а не на Муз составляет кредо обоих: наука
обручается отныне не с богословием, а с политикой и общественной
деятельностью, она становится не путем к постижению божественного мира (как
ее понимали еще со времени Платона), а средством "рассечения" и
преобразования природы и тем самым - обратим внимание на дух времени! -
усовершенствования человека и улучшения гражданских дел. Наука выводится из
монашеской кельи и университета в мастерскую, в поле, в химическую
лабораторию.

3. ТЕХНИКА КАК ИДЕАЛ ДЛЯ НАУКИ

В результате мы встречаем совершенно новое явление: для Бэкона нет не
только никакого сомнения в том, что технические изобретения и само
техническое искусство ни в чем не уступают по своей ценности и общественной
значимости науке как знанию теоретическому - но он глубоко убежден в том,
что техника, искусство преобразования природы и приспособления ее к
человеческим нуждам превосходит науку и является для нее образцом. И дело
тут не только в том, что назначение технических изобретений и
усовершенствований с самого начала практическое - здесь, конечно же, наука
тоже должна равняться на технику, - но и в том, что благодаря своей
изначально практической ориентации техника представляет собой такую область
деятельности, которая на протяжении многих веков прогрессивно развивается,
обогащаясь все новыми и новыми приращениями, в то время как наука в
основном, по мнению Бэкона, вращается в кругу, если даже не просто топчется
на одном месте.
Бэкон хорошо понимает, что такой подход к технике - один из важнейших новых
принципов, утверждаемых им и выражающих потребность его времени и его
единомышленников и единоверцев; он сознает, что необходимо покончить с
воззрением на технику как на деятельность низшую по сравнению с чистой
наукой, с теоретическим знанием как созерцанием по своему существу.
Полемика Бэкона с Аристотелем и перипатетиками, проводившими принципиальное
разделение науки и техники, естественного и искусственного продолжает ту
полемику, которую вели ранее художники Возрождения, но вектор у Бэкона не
совпадает с леонардовским. Если Леонардо доказывал, что живопись - это
наука, потому что она дает наиболее адекватное познание природы, а художник
- аристократ не в меньшей мере, чем ученый, ибо, в отличие от скульптора
или других ремесленников он не занят физическим трудом, его лицо не покрыто
потом и пылью, а жилище не заполнено каменными осколками и прочим мусором,
- то у Бэкона нет никакого пренебрежения к физическому труду и связанным с
ним неудобствам, он уважает всякий труд, у этого государственного мужа -
глубоко демократические установки. Он сам иногда проводил эксперименты, и
последний его эксперимент - весьма, впрочем, несложный - дорого обошелся
экспериментатору: он простудился и умер.
Протестантизм, как видим, был рожден поднимающимся буржуазным обществом и в
свою очередь способствовал более быстрой победе этого нового общества, его
образа жизни и его принципов: именно протестантская этика оправдывала
всякий труд и превращала его из тягостной повинности, каким он был ранее, в
своеобразное призвание, в служение Богу - вне монастыря и церкви.
Итак, между естественным и искусственным нет той пропасти, какую вырыла
между ними античность, - не устает повторять Бэкон. "...Глубоко укоренилось
ошибочное мнение, - пишет он, - считающее искусство и природу, естественное
и искусственное чем-то совершенно различным, а это убеждение приводит к
тому, что исследователи считают свою задачу полностью выполненной, если они
изложили историю животных, растений и минералов, даже не упомянув об
экспериментах в области механических искусств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185