Кант, как известно, пришел к убеждению, что суждения
математики не аналитичны, а синтетичны, т.е. имеют своим условием не только
рассудок, но и созерцание. Поскольку и Лейбниц указывает на два различных
источника математических понятий (разум и воображение), то естественно
заключить, что он рассматривает суждения математики как синтетические. К
такому выводу, в частности, пришел Эрнст Кассирер, подвергнув детальному
анализу лейбницев принцип образования математических понятий. При этом
Кассирер сделал заключение, что принцип порождения Лейбниц кладет также и в
основу математических и даже логических аксиом. А это значит, что Лейбниц,
сам того не сознавая, пришел к кантовскому пониманию природы суждения,
только выражал свою точку зрения в неадекватной форме, настаивая на том,
что основу аксиом должны составлять суждения тождества. В действительности,
как пытается доказать Кассирер, в основе всякой аксиомы лежит априорный
синтез, и в этом смысле геометрические аксиомы являются парадигмами всех
аксиом вообще. Опираясь на лейбницево обоснование математики, Кассирер
стремится доказать свое учение о трансцендентальном синтезе, пересмотрев
кантовское понимание пространства и времени как априорных форм
чувственности и тем самым кантовскую трактовку чистого созерцания.
Чтобы судить, насколько правомерно кассиреровское толкование Лейбница, а
также чтобы определить место и роль конструкции и анализа в лейбницевском
обосновании математики, необходимо рассмотреть, как понимает Лейбниц
пространство.
5. Сущность природы - не протяжение, а сила
Декарт, как мы уже видели, отождествляет природу с протяжением,
пространством. Он считает пространство беспредельно делимым и не допускает
в мире природы ничего неделимого. Понятие неделимого, как настаивает
Декарт, имеет место только в мире духовном: строго говоря, кроме Бога,
неделим только ум. Для объяснения всех явлений природы Декарту достаточно
допустить только два начала: протяжение и движение.
Лейбниц не согласен с декартовым пониманием природы. "Нужно допустить, -
говорит он, - что вещам дана некоторая действенность, форма или сила,
которую мы обыкновенно называем природой..." Два момента отличают
лейбницево понимание сущности природного бытия от картезианского:
во-первых, Лейбниц отстаивает тезис, что природа несет в себе действенность
и жизнь, протяжение же относится не к первичной, а к производной
характеристике природы; во-вторых, что в природе следует видеть не только
начало непрерывности (которое Лейбниц, как и Декарт, связывает с материей),
но и начало неделимости, которое Лейбниц по традиции называет формой.
Упрекая картезианцев в том, что они вводят "косность и мертвенное
оцепенение вещей", Лейбниц справедливо указывает, что у Декарта и его
последователей природа превращается в мертвый механизм, потому что вся
действенность, сила оказывается переданной Богу - источнику движения.
Природа у картезианцев в самом деле лишена самодеятельного начала, за счет
чего Декарту и удается свести все ее законы к механическим.
В действительности, как убежден Лейбниц, при сотворении природы Бог наделил
ее внутренней способностью к действию, активностью, которую Лейбниц
называет силой, или стремлением. Вещи - это не призраки единой пребывающей
божественной субстанции, как это получается в конечном счете у
последователей Декарта - Спинозы и Мальбранша, а обладающие известной
самостоятельностью центры сил. Всему природному присуща некоторая
внутренняя сила, и в этом Лейбниц видит отличие природы от мертвого
механизма.
Отсюда вытекает еще одна специфическая черта философского учения Лейбница:
он пытается реабилитировать права метафизики в деле познания природы и
показать, что метафизика, как утверждал Аристотель, остается первой наукой
не только по отношению к миру духа, но и по отношению к миру природы. Не
математика, а именно метафизика должна, по Лейбницу, раскрыть существенные
измерения природного бытия. Это и понятно: коль скоро не протяжение, а сила
представляет собой главное определение природы, то не геометрия, а динамика
является основной наукой о природе. Динамика, по Лейбницу, изучает
взаимодействие сил, пользуясь при этом математикой, а сущность силы может
раскрыть только метафизика, но отнюдь не математика. "Эта природная
внутренняя сила, - пишет Лейбниц, - может быть отчетливо понята, но
наглядно представлена быть не может; да она и не должна быть объясняема
этим способом, так же, как и природа души; ибо сила принадлежит к числу
таких вещей, которые постигаются умом, а не воображением".
Именно то обстоятельство, что геометрия нуждается в наглядном
представлении, воображении для получения - или для демонстрации - своих
понятий, делает ее, по Лейбницу, менее пригодной для постижения сущности
природы, чем метафизика, предмет которой - умопостигаемая реальность.
Лейбниц, таким образом, реабилитирует значение умопостигаемого знания,
считая, что наука о природе должна иметь метафизический фундамент. Тем
самым он отклоняет ряд положений не только Декарта, но и Галилея, которые
отказались видеть основу естествознания в метафизике, а видели его в
геометрии. Лейбниц, конечно, не отрицает значения математики, в том числе и
в динамике, но при этом отказывает ей в возможности проникнуть в сущность
силы самой по себе.
К античной философии возвращается Лейбниц и в вопросе о природе субстанции,
которую он понимает как начало простое и неделимое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185