Результатом этого ошибочного
противопоставления явилась пагубная идея, согласно которой искусство лишь
некий придаток природы, годный только на то, чтобы довести до конца дело,
начатое самой природой, или исправить какие-то возникающие недостатки, или
устранить те или иные препятствия, мешающие ее свободному развитию, но
совершенно неспособный глубоко изменить ее, преобразовать или потрясти до
основания... Такое убеждение заставляет человека слишком поспешно
отчаиваться в своих способностях" (курсив мой. - П.Г.). Действительно, в
античности и в средние века техника рассматривалась как нечто чуждое
природе и по самой своей сущности противостоящее ей. Правда, в позднем
средневековье намечается некоторое сближение естественного и искусственного
на том основании, что природа - это тоже нечто "искусственное", ибо она
создана внеприродным Богом; однако между природой и техникой различие
оставалось принципиальным, поскольку первая - творение бесконечного
Создателя, тогда как последняя - творение создателя конечного - человека. И
практические изобретения тоже носили - и в древности, и в средневековье -
характер как бы "подражания самой природе" - в том смысле, что они, как
правильно отмечает Бэкон, не шли наперекор естественному ходу вещей, а были
направлены только на ускорение или замедление природного процесса, исходили
из него, приспособлялись к нему, лишь кое-что в нем подправляя,
применительно к потребностям человека. Человек поступал применительно к
природе, не ставя своей задачей повернуть ход природных вещей применительно
к самому человеку.
Была только одна традиция в средневековой культуре, которая ставила своей
целью овладеть природой настолько, чтобы "преобразовать ее и потрясти до
основания". Это была традиция алхимии, магическая в своей основе и
противостоявшая как античной науке и философии, так и средневековой
теологии. В эпоху Возрождения, особенно в XV и XVI вв., позиции алхимии
укрепились, она стала оказывать все более сильное влияние как на
философское мышление, так и на научное исследование. Бэкон относится к
алхимии двойственно: с одной стороны, как человек достаточно трезвый, он
видит, что алхимия, так же как и астрология и естественная магия, опирается
"скорее на фантазию и веру, чем на разум и доказательства". Однако само
направление, какое приняли алхимические опыты, само стремление "не столько
понять природу, сколько изменить ее", Бэкон приветствует. "...Неустанные
труды и огромные усилия упомянутых химиков, потраченные на создание золота,
как бы зажгли факел для множества прекрасных изобретений и экспериментов,
весьма полезных как для раскрытия тайн природы, так и для практических нужд
человечества".
Сама идея Бэкона - "знание есть сила" - сродни алхимическому и магическому
пониманию знания. Стремление к власти над природой составляет основу
алхимии и магии. Верховный канцлер и хранитель большой печати, прекрасно
знавший, что такое власть и много лет размышлявший над ее могуществом и ее
природой, Бэкон видит и в науке прежде всего наиболее верное средство
получить власть. И отнюдь не только власть над природой, хотя, конечно, ее
в первую очередь. Послушаем характерное рассуждение Бэкона о власти.
"...Рассмотрим, - пишет он в сочинении "О достоинстве и приумножении наук",
- можно ли найти где-нибудь такое могущество и такую власть, какой
образование наделяет и с помощью которой возвеличивает человеческую
природу. Мы видим, что уважение к власти зависит от достоинства того, над
кем властвуют. Так, власть над животными и скотом, какой обладают волопасы
или овчары, не имеет никакого значения; власть над детьми, которой обладают
школьные учителя, не слишком уважаема; власть над рабами скорее позорна,
чем почетна, и не намного лучше власть тиранов над народом, доведенным до
рабского состояния... Почет приятнее в свободных монархиях и республиках,
чем под властью тиранов... Но власть науки намного выше, чем власть над
волей, хотя бы и свободной... Ведь она господствует над рассудком, верой и
даже над самим разумом, который является важнейшей частью души и управляет
самой волей. Ведь на земле, конечно, нет никакой иной силы, кроме науки и
знания, которая могла бы утвердить свою верховную власть над духом и душами
людей, над их мыслями и представлениями, над их волей и верой. И мы видим
это проклятое безграничное наслаждение, которое охватывает и увлекает всех
ересиархов, лжепророков и великих обманщиков, когда они чувствуют, что
обрели безграничную власть над верой и сознанием людей... И, наоборот,
справедливое и законное господство над умами людей, упроченное самой
очевидностью и сладостной рекомендацией истины, конечно же, скорей всего
может быть уподоблено божественному могуществу" (курсив мой. - П.Г.).
Комментарии здесь не нужны: знание - и только оно - способно дать человеку
божественное могущество, способно сделать его не мнимым богом, как
лжепророки, а Богом истинным. У Бэкона, как и вообще в протестантском
движении в эпоху Реформации, слились несколько разнородных мотивов, и среди
них мы отчетливо видим два. Первый - стремление свести науку на землю,
сблизить ее с ремеслом и хозяйством, облегчить с ее помощью жизнь людей.
Второй идет не столько от вождей Реформации, от Лютера и Кальвина, сколько
от мистических антиклерикальных сект, а также от распространившихся в
период Реформации теософских учений (в частности, Якова Беме и др.),
согласно которым подлинное знание, очищенное и освобожденное от
заблуждений, позволяет человеку достигнуть Бога и даже стать Богом - в
идеале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185