Именно в протестантизме, начиная с самих его основателей - Лютера и
Кальвина - акцент ставится на невозможность с помощью разума постигнуть то,
что относится к сфере божественного, поскольку трансцендентный Бог
составляет предмет веры, а не знания. Лютер был резким критиком схоластики,
которая, по его мнению, пыталась с помощью разума постигнуть
трансцендентное, дать рациональное обоснование истин откровения, доступных
только вере. Разведение веры и знания, характерное для протестантизма в
целом, привело к сознательному стремлению ограничить сферу применения
разума прежде всего миром "земных вещей". Под этим понималось не просто
познание природы - ибо ведь ее можно постигать с помощью спекулятивных
построений, как то было, например, в средневековом и возрожденческом
неоплатонизме, - но именно практически ориентированное ее познание.
Предоставив дело спасения души "одной вере", Лютер тем самым вытолкнул
разум на поприще мирской практической деятельности - ремесла, хозяйства,
политики. Применение разума в практической сфере тем более одобряется, что
сама эта сфера с точки зрения протестантских реформаторов - и Лютера, и
Кальвина - приобретает особо важное значение: труд выступает теперь как
своеобразная мирская аскеза, поскольку монашеская аскеза протестантизмом не
принимается. Отсюда уважение к любому труду - как крестьянскому, так и
ремесленному, как деятельности землекопа, так и деятельности
предпринимателя. "Протестантизм дает высокую оценку любому труду. ...Для
реформаторов нет "чистой" (сакральной) и "грязной" (мирской) деятельности,
- любой труд, если человек отдается ему с высшим напряжением всех сил и
способностей, есть "служение Господу"". Отсюда же вытекает и признание
ценности всех технических и научных изобретений и усовершенствований,
которые способствуют облегчению труда и стимулируют материальный прогресс;
этот последний теперь начинает восприниматься не как чисто мирское дело, но
как плод настойчивого и плодотворного труда: сфера практической
деятельности и нравственного обновления у протестантских мыслителей
невольно объединяются.
Особенно ярко все это видно именно у Ф. Бэкона. Как и Лютер, Бэкон
ориентирует науку искать свои открытия не в книгах, а в поле, в мастерской,
у кузнечных горнов. Он советует исследователям "продать книги, оставить
Минерву и Муз как бесплодных девственниц и посвятить себя служению
Вулкану". Знание, которое не приносит практических плодов, Бэкон считает
ненужной роскошью; спор об отвлеченных понятиях и "гипотезах", как позднее
назовет их Ньютон, не приносит никаких результатов и потому есть пустая
трата времени. "Та мудрость, которую мы почерпнули преимущественно у
греков, представляется каким-то детством науки, обладая той отличительной
чертой детей, что она склонна к болтовне, но бессильна и не созрела для
того, чтобы рождать".
Как показывает английский исследователь Ч. Уэбстер, сама идея "великого
восстановления наук" возникла в атмосфере пуританства - английской ветви
кальвинизма - и осознавалась здесь как один из важнейших признаков
возвращения к праведному образу жизни, характерному для человека до
грехопадения. И действительно, у Бэкона мы встречаем немало попыток
оправдания науки - и прежде всего естествознания - как дела не только
безобидного, но и нравственно и религиозно освященного. В противоположность
средневековому отношению к науке о природе как занятию второстепенному и
мало способствующему спасению души (такая точка зрения характерна особенно
для раннего средневековья), в XVI-XVII вв. появляется глубокое убеждение в
том, что власть над природой означает нравственное и религиозное
обновление. Люди, пишет в этой связи Бэкон, не должны думать, что
"исследование природы в какой-либо части как бы изъято от них запретом.
Ведь не то чистое и незапятнанное знание природы, в силу которого Адам дал
вещам названия по их свойствам, было началом и причиной падения; тщеславная
и притязательная жажда морального знания, судящего о добре и зле, - вот что
было причиной и основанием искушения к тому, чтобы человек отпал от Бога и
сам дал себе законы".
Изучение природы, по Бэкону, таким образом, сродни деянию Адама, не
утратившего еще способности непосредственного постижения вещей, поскольку
он еще не нарушил божественной заповеди и не посягнул на "моральное знание"
о добре и зле. Согласно Бэкону, спекулятивная философия с ее верой в силу
разума, способного постичь не только природный мир, но Бога, сродни той
"тщеславной и притязательной жажде морального знания", которая послужила
причиной падения человека. Напротив, смиренное и скромное обращение к
"книге природы" посредством опыта и индукции, на него опирающейся, с
соблюдением "трезвой меры", отпущенной человеческому разуму, и полезно, и
благочестиво.
В вопросе о значении и роли науки с Бэконом полностью солидарен его
современник Ян Амос Коменский, реформировавший всю систему образования в
духе протестантского требования - применять разум прежде всего в делах
земных, предоставив небесное - вере. "...Науки в том виде, в каком они
обычно преподаются, - пишет Коменский, - недостаточно приспособлены к
потребностям повседневной жизни. Философия, говорит один знаменитый
писатель, обращена к школам, и нет человека, который обратил бы ее к
потребностям жизни; она устрашает своими хитросплетениями и занимается
только завязыванием и развязыванием узлов, сделанных ею же самою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185