Т. 1. С. 290
Только отсутствием в школе организованного общест-
венного мнения можно объяснить беспомощность воспи-
тателей, позорящих себя подобными, например, характе-
ристиками непослушных питомцев:
«Мешает, сорит, бьет стекла, выражается, мажет кра-
ской лица товарищам, своим хулиганским поведением
разлагает не только учащихся, но и учащих...»
Такие аттестации звучат клеветнически. Школьник,
изображенный драматическим злодеем, разлагает даже
учителей.
Воспитатели, по существу, пишут приговор себе, рас-
писываясь в своей никчемности. А теоретическая педа-
гогика не осмеливается разработать проблему взаимо-
действия в школьном обиходе воспитательных мер и ре-
прессий, имеющих при должном применении не менее
воспитательное значение.
Странная вещь, педагоги боятся даже самого слова
«наказание». У нас в школе не знают даже выговора.
Маниловы от педагогики мечтают о таком идеальном
положении: от хорошо бы было, если бы дисциплину
поднять и никаких мер воздействия для этого не требо-
валось!
Подобный ложный гуманизм считается до сих пор
у теоретиков хорошим тоном. А школе это беспринцип-
ное сюсюканье наносит большой вред. Страх педагогов
перед наказанием истекает из боязни возродить нравы
старой школы. Но кто сказал, что разумно применяемое
разумное наказание грозит нам ужасами царской школы?
Ведь в нас нет социальной пропасти, антагонизма между
учителями и учениками, между школьниками и школьным
начальством. Если в старой школе наказание превра-
щалось в насилие и не разрешало конфликта, а только
292
усиливало его, загоняя язвы внутрь, то у нас система
наказаний, по характеру своему отличная от жестокого
и унизительного оскорбления человеческого достоинства
школьника, несомненно, сыграет положительную воспи-
тательную роль.
Разумная система взысканий не только законна, но
и необходима. Она помогает оформиться крепкому че-
ловеческому характеру, воспитывает чувство ответствен-
ности, тренирует волю, человеческое достоинство, уме-
ние сопротивляться соблазнам и преодолевать их.
Т. 4. С. 205—206
Основной принцип, который должен определять всю
систему наказаний: как можно больше уважения к че-
ловеку, как можно больше требования к нему.
Не приходится, конечно, доказывать, что никакая
система наказаний не принесет пользы, если не обеспе-
чена правильная организация коллектива — точнее вза-
имоотношение частей, воля директора, общественное мне-
ние, активная работа органов самоуправления, внешколь-
ная работа,— если ученики не гордятся своей школой и
не дорожат ее добрым именем. Не в наказании, а именно
в этом заключается секрет успеха, но в наказании про-
является стиль самого требования.
Соблюдение всех этих условий только и может дать
простор тому содержанию нашей работы, которое назы-
вается: деятельное, целеустремленное воспитание харак-
тера.
Т. 4. С. 210
Детские коллективы должны быть счастливыми кол-
лективами, и поэтому к «им должны быть предъявлены
большие требования. Я, например, в системе своих на-
казаний настаивал на таком принципе: в первую оче-
редь наказывать лучших, а худших в последнюю очередь
или совсем не наказывать. Это наш, советский принцип.
Мы от членов партии требуем больше и наказываем
сильнее, чем беспартийных. И поэтому лучшие комму-
нары, мои друзья, которым я могу доверить что угодно,
за пустяк* часто сидели под домашним арестом. Вот
есть в Москве мой друг Вася Клюшник, который коман-
довал три года первым комсомольским взводом. А что
такое комсомольский взвод, можете судить по тому, что
когда мы ехали в один поход и у меня был чемодан, в
котором было 55 тыс. рублей, я сказал: «Не хочу носить
293
двухпудовый чемодан в походе... Не могу носить его — я
не носильщик, кто будет носить?» Подумали, постанови-
ли: «Действительно, одному человеку все время носить
такой чемодан невозможно. Пусть носит первый комсо-
мольский взвод». Этот незапертый чймодан с 55 тыс.
болтался всегда у кого-то в первом взводе, и ни одна
трешка из него, конечно, не пропала.
Такой был комсомольский взвод. И вот его командир
Вася Клюшник, прекрасный человек, он у меня под аре-
стом сидел чаще других. Почему? Вот он говорит, что он
имеет право уходить без отпуска. Он не просил отпуска,
а докладывал мне: «Антон Семенович, я ухожу до семи
часов в отпуск».
Есть, записал. Я не имел права возразить. Он не
нуждался в разрешении, он сам отвечал за себя. Раз
уходит в отпуск,— значит, знает, что делает. Но пришел
в десять минут восьмого. Дал обещание, назначил срок
и опоздал. Садись под арест! Тебя никто не тянул гово-
рить, что вернешься в семь, а пришел в восьмом часу.
Дал обещание, назначил срок — исполни. А опоздал —
садись под арест!
От таких, как Вася Клюшник, я особенно требовал,
ничего не прощал. И Вася знал, что ему никакой пустяк
не будет прощен.
Я прощался с коммунарами... Вы понимаете; что для
меня это был один из трагических моментов моей жиз-
ни. Я получил телеграмму — немедленно прибыть к мес-
ту назначения в Киев. Неожиданная телеграмма. Я ра-
ботал в НКВД и должен был уехать с первым поездом.
Телеграмму я получил утром, а поезд отходил в пять
часов. И я должен был немедленно проститься.
Я работал шестнадцать лет в коллективе. И кто по-
нежнее, тот слезу пустил. И мне трудно было говорить.
На что уж заведующий хозяйством: такой хитрый был,
что к нему на козе не подъедешь, и тот стоит — плачет.
Вдруг вижу: в большом зале на рояле пыль. Я про-
должаю речь и тут же спрашиваю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140